— Да, да, — Павел кивнул головой, — не в этом дело. Неприятность большая. Органы НКВД предложили Рунке немедленно выехать за границу. Ты понимаешь, он, оказывается, кроме своих представительских дел, еще кое-чем занимался. Такой негодяй, шпион проклятый!
Василий был поражен.
— Что ты говоришь? Откуда ты узнал?
— Я сегодня встретил Рунке. Он шел ликвидировать какие-то дела фирмы… Кстати, Вася, — у Павла было встревоженное лицо, — ты никаких глупостей не натворил, когда был у него? Я что-то никак не пойму записки, которую он просил передать тебе. Вот, возьми.
Письмо господина Рунке было невелико.
«Уважаемый друг, — писал Оскар Христофорович, — обстоятельства вынуждают меня уехать раньше срока. Очень жалею, что не смогу заняться повышением вашей спортивной техники. Льщу себя надеждой, что дело еще не окончательно потеряно. Небольшой долг, — писал Оскар Христофорович, — за секундомер и ужин в ресторане прошу занести по прилагаемому адресу моему другу Фрицу. Так и спросите, — его там знают.
(Далее следовало подробное название улицы и дома в городе, в котором должна была начаться спартакиада.)
Зайдите непременно. Кроме всего прочего, получите ценные справки о ваших противниках на спартакиаде.
Считаю долгом предупредить, что в случае вашего отказа посетить моего друга Фрица я вынужден буду обратиться письменно в Комитет по делам физкультуры и спорта, переслав туда же нашу дружескую фотографию с вашей собственноручной подписью. Но я надеюсь, что этого не понадобится делать. Будем откровенны: дружба со мной не может не подорвать доверия к вам и вашему другу Павлу, а это — конец выступлениям, конец спортивной карьере. С глубоким почтением. Рунке».
В комнате наступило молчание.
— Вася, в чем дело? Объясни, — спросил Павел, не сводя глаз с приятеля.
— Что объяснять! — почти закричал Василий. — Свел меня с гадиной, а сейчас объяснений спрашиваешь!
Павел медленно поднялся.
— Ну, ты… — злобно проговорил он. — С больной головы на здоровую валить нечего. Глупости натворил, а я виноват!
Ладынин сидел понурившись, молчал.
— Вася, расскажи подробно, в чем дело, — уже мягче произнес Павел; снова опускаясь на стул.
И Василий подробно обо всем рассказал. Когда кончил говорить, поглядел на Павла. Тот улыбался.
— И это все? — радостно проговорил он.
— Да.
— Дурья голова! Так что же мы с тобой с ума сходим? Вся история выеденного яйца не стоит. Зайдешь к этому самому Фрицу — и все в порядке.
— Что ты? Я уверен, что все это подстроено, запутать хотят…
— Брось, Васька! — Павел рассмеялся. — Тебе уже кошмары всякие начинают казаться. Скажите, пожалуйста, какая птица, охотиться за тобой будут… Ерунда! Ты лучше подумай, что будет, если в комитете получат письмо Рунке и фотографию. Скомпрометирован вконец и ты и я! А там попробуй докажи, что мы не дружили с ним, что других дел между нами не было.
Павел говорил долго, горячо, настойчиво, и постепенно растерянный, напуганный Ладынин убеждался, что действительно лучше всего принять совет приятеля: зайти там, за границей, к какому-то чортову Фрицу, а пока обо всем молчать.
Друзья уходили вдвоем. В соседней комнате мать была занята шитьем. Увлеченная работой, она не подняла головы и не ответила на поклон Павла.
Прошло три дня. Вечером семья Ладыниных была в полном сборе дома. Отец, устроившись в углу комнаты, щелкал счетами: рабочего дня нехватало для его бухгалтерских дел. У стола шила мать; здесь же за столом читал Василий.
Вечернюю газету принесли с опозданием. Первым взял отец, пробежал глазами, поднял голову.
— Вася, а что же тебя нет? — спросил он и протянул газету сыну.
На первой странице было напечатано: «Комитет по делам физкультуры и спорта утвердил состав команды легкоатлетов для участия во всемирной спартакиаде». Следовало десять фамилий, среди них фамилии Ладынина не было.
— Вася, а ты? — тревожно переспросил отец.
У Василия словно оборвалось сердце. Несколько мгновений пустыми, невидящими глазами смотрел в газету. Хотел сказать, что это ошибка… Пропуск… Язык не поворачивался. И вдруг резнула мысль, внезапная и простая. Поднял голову и взглянул на мать.
Прасковья Сергеевна сидела в той же позе, только лицо ее казалось сейчас постаревшим, бесконечно усталым. И как-то сразу все сделалось очень простым и понятным. Закрыв глаза, Василий до боли сжал руками голову. Мать поднялась и подошла к сыну.
— Вася, родной, не могла я, нужно так… Я ждала, надеялась, ты сам скажешь, а ты молчал… Плохое с тобой творилось… И разговор твой с Павлом слышала…
Смутно, словно издалека, донеслись ее слова. Рука матери ласково скользнула по его щеке. И неожиданно Вася схватил руку матери и прижался к ней сухими, горячими губами.
В эту ночь был арестован Павел.
Стенные часы прохрипели и начали медленно бить. Последний удар гудел в пустынном кабинете долго и низко, растворяясь в тишине.
За столом сидел и писал человек. Бой часов отвлек его от работы. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Военный инженер первого ранга Алексей Федорович Сергеев с утра не выходил из кабинета. Он заканчивал последние расчеты по своему изобретению. Скоро в производство. Великолепным успехом увенчались почти полуторагодовые искания и экспериментирования. Теперь все. Огромный вклад вносится в оборону родины…
Сергеев открыл глаза и только сейчас сообразил, что так и не досчитал ударов часов. Он снял с настольной лампы абажур и, жмурясь от резкого электрического света, взглянул на часы.